– Мама, что такое лыжи? – у моей пятилетней дочери озадаченный вид. Странное слово, которое она не может увязать с окружающим миром.
– Ну... лыжи – это длинные палки, которые цепляют к ногам и потом едут по снегу.
– Далеко едут?
– Далеко.
На лице у дочки полное непонимание. Как можно далеко ехать по той белой невнятной штуке, которая жмётся тонкой полоской у бордюра? Из снега можно разве что слепить маленький шарик. Санки? Да, видела, где-то лежат. Как можно кататься на санках, если в лицо плюётся сырой противный ветер, и торчащая трава цепляется за полозья?
В девять дочка уже знает, что такое лыжи, и даже что такое коньки: ещё бы, она видела их на картинке в учебнике! По чтению им задали подготовить рассказ «Звуки и краски зимы».
– Ну ты же сама знаешь, – говорю я ей. -- Кап-кап-кап-кап – звуки. Грязь-грязь-грязь-грязь – краски. Всё!
Дочке рассказ понравился.
На следующий день она приходит из школы.
– Ну как, рассказывала про звуки-краски зимы?
– Не. – Ответила невозмутимо. – Там вообще про другую зиму надо было рассказывать.
И под капающие звуки дождя села учить стих «Белая берёза под моим окном», хотя берёза для неё такая же абстракция, как для якута пальма.
В дочкиной картине мира есть «зима» и есть «другая зима», нарисованная в книжке. Ещё там есть снеговик.
– Мама, ну когда же этот снег выпадет? Я хочу вылепить снеговика!
Снег выпал к концу января и даже ухитрился не исчезнуть в тот же день.
– Мама, мне он уже надоел, он холодный и мокрый, когда он уже растает!
Снег послушался и растаял через три дня.
И опять приморские улицы выглядят так, будто осень забыла с них уйти: с дождём, ветром, грязью, зелёной травой и голубым небом.
Голубое небо всех устраивает, а грязь приходится терпеть, как неизбежное зло.
– Лёха, на яйле снега привалило! У меня днюха завтра. Поехали встречать рассвет на обрывах! Не забудь ложку, я беру кастрюлю гранатов.
Радостный Андрюхин голос пробуждает моего мужа от зимней спячки. Он хватает ложку, куртку с капюшоном, бахилы и исчезает в февральской темноте.
Я лежу под тёплым одеялом, слушаю бесконечное шуршание дождя и представляю себе пятерых мужиков, которые зачем-то попёрлись месить сугробы в Крымских горах посреди непролазно чёрной южной ночи. Вокруг белые монстрообразные силуэты, в которые метель превратила горные сосны. Дороги не видно, идти только по приборам – и всё это для того, чтобы к рассвету выбраться на край обрыва и смотреть, как над горизонтом поднимается бледно-жёлтый диск, заливая холодным светом зелёную полосу Южного берега, необъятное зеркало моря и упакованные в снег сосны.
К полудню муж вваливается в дом с обветренной до красноты и абсолютно счастливой физиономией.
– Прёмся мы значит вверх через эти сугробы, темнота хоть глаз выколи, Андрюха впереди с джипиэсом. Стали, упали, пытаемся отдышаться. И тут у Андрюхи из кармана: «Время остановки истекло. Пора продолжить движение». И мы все такие: «Сс-сууу...»
– Вы хоть успели?
– Конечно! – муж едва не поперхнулся вторым подряд бутербродом. – Оттуда же пол Крыма видно! Аю-даг сверху, дорога, южнобережные посёлки, парки со всеми их подснежниками...
– Вы и цветочки рассмотрели?
– Нет. Но мы знаем, что они там есть.
Февраль – месяц, когда в Крыму можно увидеть три времени года в один день.
Рассказ опубликован в сборнике «Волшебство в подарок».
Фото Андрея Шелякина